Напомним: борт выполнял рейс из Мирного в Москву, когда над Республикой Коми у него отключилась система электропитания. Попросту перестали работать все навигационные приборы и насосы, качающие керосин из топливных баков.
Непосредственно в системе топлива оставалось на полчаса, экипаж запросил аварийную посадку в Сыктывкаре, и тут отказала радиосвязь: летчики не услышали, может ли их принять столица Коми. Где они находятся, на борту не знали, примерно представляли, что это район Усинска; снизились, и тут заметили крохотный поселок. Удача: Коми — это сплошь леса, а на лес не сядешь...
Сделали круг, высматривая ровное поле. Когда внизу мелькнула взлетно-посадочная полоса, летчики подумали, что у них галлюцинация...
Наш герой на фоне спасенного Ту-154. Борт пока остается в Коми.
Садились по стаканчику с минералкой: смотрели, чтобы вода стояла горизонтально. Полоса для такого лайнера должна быть минимум два километра, в Ижме оказалась 1360 метров: самолет пробежал ее и выскочил в лес, слава богу, что деревья не пробили топливные баки...
Через десять минут возле Ту-154 была половина поселка, включая мэра, МЧС и пожарных; семьдесят переживших жуткий стресс пассажиров отпаивали коньяком и кормили в столовой горячим питанием...
16 ноября президент Дмитрий Медведев присвоил командирам Ту-154 Андрею Ламанову и Евгению Новоселову звания Героев России, штурманов и бортпроводников наградил орденами Мужества.
Это, конечно, правильно. Но, кроме летчиков, блогеры и посетители форумов требовали наградить начальника Ижемского аэродрома Сергея Сотникова: человека, который 12 лет поддерживал в состоянии готовности неиспользуемую, исключенную из аэронавигационных справочников полосу. Без его незаметного подвига не было бы в живых ни пассажиров, ни героического экипажа.
Поселок Ижма «приветствовал» меня мертвым экраном телефона. Последний раз такое, чтобы мобильной связи просто не было, я видела в Чечне в начале нулевых. Представить себе не могла, чтобы сейчас, в XXI веке, на территории Российской Федерации...
Я даже головой потрясла: может, сейчас морок пройдет? Мобильник прокряхтится и подключится к местному оператору?
Но ничего не произошло. Хочешь — иди на почту, звони по стационарному...
- К начальнику аэропорта? — переспросил таксист. — Ну-ну, начальник... Он и сторож, он и дворник...
В аэропорту бушевал скандал: хмурую тетку, взвешивавшую багаж под старой, явно нерабочей надписью «Регистрация на Ан-24 заканчивается за 40 минут, на Ан-2 — за 30 минут», осаждала очередь из семи человек.
- Почему продаете билеты, если мест нет?! Почему сажаете людей, которые пришли сегодня, если мы записывались еще в понедельник?!
Тетка поджимала губы, а у меня отлегло от сердца: неправду, значит, сказали, что Сотников в аэропорту один, вот ведь сотрудница, видимо, кассирша. Да и аэропорт вовсе не закрытый: вон сколько желающих улететь, и расписание: «Печора — Кипиево — Брыкаланск — Няшабож — Ижма»... Правда, в графе «Судно, выполняющее рейс» везде Ми-8. То есть когда-то здесь было самолетное, а теперь только вертолетное сообщение...
Тут мой взгляд упал в угол, и я на мгновение перестала слышать свару: в хмуром сумраке виднелось что-то, что я точно видела когда-то, в прошлой жизни — в той, где были газета «Правда», октябрятская звездочка и ситро за три копейки...
Пол ушел из-под ног: я лечу вниз, я уменьшаюсь, как Алиса в стране чудес. На стене на красочном плакате надпись: «Моscow is the capital of USSR» («Москва — столица СССР», англ. — Ред.). Мне снова семь лет, ТАСС уполномочен заявить, а командир корабля Георгий Жженов командует красавцу бортинженеру Леониду Филатову: «Переложить реверс!»
«Хвост оторвет!» — скулит Филатов, и Жженов ревет: «ВЫПОЛНЯ-АТЬ!»
Боже, где я?!
Красное табло над баулами: «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 сентября 1973 года: в целях повышения безопасности полетов...»
Кажется, я плачу, а может, это просто окна мутные, с наплывом. Через них виден самолет «Алроса» — тот самый, неисправный, по-видимому, вставший в Ижме на вечный прикол. Между окнами проложен мох.
«ОТЕЦ НА СТОЛЕ ЛЕЖАЛ, А ОН РЕЙСЫ ОФОРМЛЯЛ...»
Вертолет улетел: поднял буранное снежное облако и «всосал» в него двадцать одного пассажира. Остальные, кто не влез, полные обиды, ушли домой.
Аэропорт полутемный и пустой, с тридцатиградусного мороза. Хлопая ладонью о ладонь, возвращаются сторож и начальник Сергей Сотников — мужчина с располагающей улыбкой — и его спутница. Оба хором стонут:
- Вот до чего нас довели! Теперь только вертолеты, а как было при СССР: и на Ухту летали, и на Сыктывкар! Ан-24, Як-40, Ил-14 у нас садились! Мы, бывало, через час в столице Коми были, а еще через полдня — в Таллине, или Ленинграде, или Уфе!
Я слушаю и завидую советским людям — теперь от Ижмы до Сыктывкара (и обратно) добираются так: полтора часа на машине до «железки» и потом еще четырнадцать — на поезде.
- Раньше вкладывались в авиацию, — продолжает бушевать женщина, — а теперь скотч не могут прислать! Я попросила в Печорском авиаотряде, они передали с летчиками две штуки. А у меня приписных вертолетных площадок три: в Кипиеве, Няшабоже и Брыкаланске. Я говорю: «Хоть третий пришлите, я отмотать-то не могу!» А они ругаются: «Мы и эти не должны были вам присылать, вы вообще не наши!»
- Маша, супруга, — наконец представляет Сотников спутницу, и я понимаю: таксист не врал.
- Пять лет назад меня сократили, — поясняет женщина, — с тех пор тружусь на общественных началах. А как мужа бросить? Вы представляете, как это — один? Двадцать человек посадить, двадцать принять, почту отправить, билеты зарегистрировать и одновременно следить, чтобы под винты никто не попал? А снег разгрести, чтобы «Скорая» могла проехать: вертолет по санзаданию может прилететь в любое время дня и ночи! А еще старое все, сыплется, чинить надо...
Сотников кивает, Маша кипятится:
- Как это вообще государство поступает так с людьми? А вдруг температура тридцать девять — может же человек заболеть? А в договоре написано, что он обязан обеспечивать постоянную готовность, и что тогда делать?
- Что? — интересуюсь я.
- А вот у нас в Кипиеве у начальника вертолетной площадки отец умер. И отец на столе лежал, а начальник работал, рейсы обеспечивал.
ОСТАЛОСЬ НОЛЬ ЧЕЛОВЕК
История Ижемского аэродрома грустная и, видимо, типичная. Его открыли в 1978 году как приписной порт Печорского аэродрома (Печора — соседний райцентр в Коми), и в тот же день туда прибыл по распределению 20-летний Сережа Сотников, уроженец Башкирии и выпускник подмосковного Егорьевского авиационно-технического училища. Заправлял самолеты, был техником, начальником по ГСМ...
Времена для авиации были золотые: дороги на Ижму не было (то есть никакой, даже грунтовой), и все возили по реке либо самолетами. Оленьи шкуры из пункта забоя — самолетами и даже сено для коров!
Ан-2 летал тогда в каждую деревню: он садился на травку, а зимой на лыжи. Помните заключительную сцену из «Афони»? Юная Симонова: «Афоня, мне кто-то позвонил... Я подумала, это вы!»
Закат ижемского авиахозяйства, как и закат той страны, начался в 1990-м.
- Сначала работали в две смены, затем в одну. Потом ввели выходные: субботу и воскресенье. Все были в шоке: как это самолеты целых ДВА ДНЯ летать не будут?
В 1993-м построили дорогу до железнодорожной станции, и роль авиации резко снизилась. Тогда же началась детективная история: ГУП «Комиавиатранс» поэтапно стал передавать имущество аэропорта (машины, дизель-генераторы, летное поле, здание) местному муниципалитету. Удивительно: вот вроде бы и договоры составлялись, и министр госимущества Коми их подписывал. Но на деле документы оказались такой филькиной грамотой, что сейчас судьи руками всплескивают: «Да какой же неуч это оформлял?!»
Может, и не неуч, может, так все и было задумано.
Короче говоря, по этим филькиным грамотам ГУП «Комиавиатранс» имущество аэропорта сдал, а муниципалитет Ижемского района взять не смог, хотя очень хотел. Начальник правового отдела райадминистрации обивала пороги в Сыктывкаре, сколько раз подходила к министру республиканского правительства, поставившему ту закорючку: «Как же нам оформить, как найти юридическое основание?» — но тот от нее только отмахивался.
Аэропорт повис между двумя собственниками и ветшал. Перестала работать система оповещения пассажиров: «Объявляется посадка...» — отключилось световое табло с номером рейса, на стенах трескалась и облуплялась краска. Ни один из собственников не вкладывал в спорное предприятие ни копейки, но самолеты еще летали: два раза в неделю...
Тут, на излете, в 1997 году Сотников и стал начальником. А еще через год аэродром расформировали: сделали вертолетной площадкой. Рейсы здесь теперь два раза в год: полтора месяца осенью и полтора — весной, когда на реке Печоре не лед и не вода, а снеговая каша, шуга и невозможна ни водная, ни ледяная переправа.
...Самое страшное, вспоминают Сотниковы, было в 2007-м, когда у аэропорта накопился долг за электричество, а ни администрация, ни «Комиавиатранс» гасить его не собирались. Порт обесточили, и они сажали вертолеты на «жаровни»: то есть на четыре кастрюльки, в каждой из которых разводили костерок. Стужа в здании была такая, что пассажиры с детьми выходили на улицу греться. Впрочем, они хотя бы могли выйти, а Маша оформляла внутри билеты и плакала: очень больно при минус тридцати сводит пальцы.
Долг тогда повесили на дорожников, которых администрация Ижмы, в общем-то не имея на то никакого права, пустила «пожить» в подсобном здании аэропорта. Дорожники жутко возмущались, но вынуждены были заплатить «и за себя, и за того парня», то есть за Сотникова с калорифером и пассажирами...
Кстати, два месяца назад свет снова отключили, но тут случился самолет. В Ижму с визитом прилетел сам глава республики Вячеслав Гайзер, и, дабы не морозить начальство, мэр Ижмы быстренько написал энергетикам гарантийное письмо, что обязательно оплатит...
Сергей Сотников считает:
- Работали у нас сто тридцать человек, потом семьдесят. Потом сорок, потом восемь. Потом три: «Комиавиатранс» хотел оставить двух, но сторожа, женщину с ребенком до трех лет, не смогли уволить. Потом остался я один... А теперь НОЛЬ. Год назад я был уволен.
Работает по трудовому договору. Все обязанности те же, только прав никаких.
НАДЕЖДА УМЕРЛА ПОСЛЕДНЕЙ
За то, что сохранил взлетную полосу, блогеры провозгласили Сотникова героем и сами выдумали сказку, как Человек с большой буквы противостоял местным олигархам, жаждавшим построить на полосе дровяной склад.
Все это неправда.
Нет в Ижме олигархов. Есть оленеводческий совхоз и есть мелкий лесозаготовительный бизнес, но в основном люди рубят для себя. Приполярье потому что, а отопление печное.
Вот с этими-то частниками и боролся начальник.
- Я что? — удивляется Сотников. — Я просто по взлетке ездить не давал. На лошадях большинство, навоз падает, сохнет, вертолет ветер поднимает — все летит в глаза. Непорядок... Или бревно упадет, будет валяться, люди еще бутылок накидают... Для себя, короче, убирал. Чтобы было приятно.
По этой же причине Сотников два раза вырубал прорастающий в стыках между плитами ивняк, не давал оставлять на взлетке машины грибникам, устроил разнос односельчанину, нарубившему-таки дров и сложившему их на бетонке...
Некогда летное поле огораживала колючая проволока, но деревянные столбы давно сгнили, и колючка упала.
Нет, разумеется, сколько-то лет он надеялся. Бывший начальник Печорского авиаотряда стал большим человеком в Сыктывкаре и каждый раз при встрече обнадеживал: «Серега, береги полосу! Придет время — возродим малую авиацию!» Но годы шли, а ничего не менялось. Потом тот человек ушел на пенсию.
Потому, когда в сентябре Сотникову позвонили метеорологи: «Серега, беги, на твой аэродром садится большой самолет!» — Сергей не знал, что думать...
Командир корабля Евгений Новоселов потом жал ему руку и говорил: «Спасибо».
- Вы горды собой? — спросила я.
- Я просто БЕЗУМНО РАД, что люди остались живы. Если бы на полосе оказалась хоть одна машина...
Сотников рад грамоте от Федерального агентства воздушного транспорта и премии от «Комиавиатранса» в два оклада.
Но все же видно, что произошедшее для него — не более чем карнавал, и этот карнавал закончен.
Реальность-то другая. Вон в Кипиеве, на приписной площадке Сотникова, дровяная печка ухнула: тамошний начальник отапливал зал ожидания дровами. Пассажиры сами скинулись и передали в Ижму деньги — пять с половиной тысяч. Надо ехать покупать калорифер...
В дверь подсобки Сотникова просовывается парень.
Льстиво:
- Сергеймхалыч, можно я до самолетика пройдусь?
- Иди, — отмахивается Сотников и ворчит: — Беспокойство одно от этой махины...
При посадке «тушка» съехала с полосы. На фото ее готовятся вытягивать обратно.
- У меня с малой авиацией вся жизнь связана, — вздыхает зам. главы ижемской администрации Николай Кожевин. — Родители жили в Кипиеве, мать на Ми-8 повезли рожать в Щельяюр: в Кипиеве роддома не было. Потом меня, недельного, обратно... Хорошо было раньше. У меня, честно говоря, в голове не укладывается, КАК все это развалили...
Чиновник свидетельствует: сегодня малая авиация нужна, как прежде. В Ижемском районе 20 тысяч жителей, четверть из них в распутицу полностью отрезаны от мира. Да и те, кто не отрезан: чтобы добраться до райцентра, люди СУТКИ месят грязь по грунтовым дорогам, там, где лету по прямой восемьдесят километров. Да, авиация это дорого. Но альтернатива — строить дороги — еще дороже! А в одном Ижемском районе их нужно триста километров! Так не лучше ли снова запустить самолетики к каждой деревне? Эх, если бы это зависело от сельсоветов...
В последний день, когда я была в аэропорту, рация вдруг забурчала:
- Гыр-гыр-гыр, Агами, — Сотников быстро наклонился к динамику...
«Агами» — позывной Ижемского аэропорта. Сотникова вызывают, сейчас скажут что-то важное.
Через секунду начальник разогнулся:
- Все, река Печора встала.
Это значит, малая авиация в Коми больше не нужна.
По крайней мере до весны
Автор:
Ульяна СКОЙБЕДА, Республика Коми.
http://llyn.biz/view990
